Мало в каких вопросах человек так изобретателен, как в придумывании  себе мнимых угроз и врагов. Обитатели Земли приличную часть своей не  очень долгой жизни высматривают на горизонте кагэбэшников в серых  плащах, прихвостней мировой закулисы, признаки грядущей пандемии  человеческого ящура, тень надвигающегося ледника либо стену океанских  волн. Враг вездесущ. Он ворует деньги с мобильного телефона, ежегодно  перекладывает новый асфальт (предварительно посыпав его тополиным  пухом), брызжет слюной из телевизора, меняет жару и голубое небо на плюс  шесть с дождем аккурат к вашему приезду на курорт. А еще он подмешивает  крахмал в творог, красит чай йодом, а разведенный водой порошок  разливает в бутылки и клеит на них наклейки: «пиво», «молоко», «жидкое  мыло». Коварный враг скармливает вьетнамской рыбе тилапии перетертые  кеды «Два мяча», после чего выпускает ее в бассейн с красителями и  рыбным бульоном из кубика. Он внедряет в наши организмы чуждые ценности  через плесневый сыр.
             
            Еда – опасная вещь. Люди, имеющие с ней дело каждый день, – настоящие  герои. В детстве все зло мира умещалось для меня в два  слова: «Туранчокс» и «ботулизм». Но если про первого я все-таки  понимал, что он киногерой и бояться его в мои полные семь несколько  стыдно, то ботулизм у меня вызывал панический ужас. Я умолял родителей  варить и жарить любую еду на час дольше, чем они привыкли. Я наотрез  отказывался от любых консервов и даже сырокопченую колбасу соглашался  есть лишь в том случае, если она была куплена в моем любимом магазине  «Полесье». За что я так его любил – не знаю. Это был последний всплеск  советского потребительского креатива, железный ангар, торгующий, помимо  колбасы, огородной рассадой, мумием, мурманским консервированным манго и  брошюрами об астральном пробуждении.  
 
      
    Еда – опасная вещь. Люди, имеющие с ней дело каждый день, – настоящие герои.      
    
    
  С возрастом ужасы приобретают вроде бы более цивилизованный вид, зато  их становится больше и источники раздражений куда ближе, чем ботулизм.  Если вдуматься, есть нельзя ничего. В мясе – антибиотики, в рыбе –  металлы, в помидорах – пестициды. В хлебе – крахмал и дрожжи, во  фруктах – сахар, в яйцах – холестерин. Тянется, бывало, поутру рука к  шампанскому, черной икре и устрицам – так сразу себя по этой руке хрясь!  В шампанском алкоголь, да еще и с пузырьками, а это смерть мозгу  моментальная. Черную икру эту, может, из предпоследнего несчастного  осетра достали, а последний на это посмотрел и сам умер. А уж устрицы...  Вдруг вот на этой самой устрице дрогнула рука того, кто их открывал?  Дрогнула рука, нож соскочил, и маленький, но острый кусочек раковины  упал внутрь и притаился. Устрицы, как известно, не пищат, а вот люди,  которым осколок раковины режет изнутри желудок, и пищат, и орут, и  выражаются непотребно. Страшно? Мне очень. Есть даже термин для  хронического ужаса перед устрицами – остраконофобия.
    
  А сколько прекрасных пищевых фобий существует на свете! Страх, что к  тебе в салат заберется какой-нибудь особо мелкий и особо мерзкий  слизняк. Ужас ожидания того, что прекрасный теплый круассан вместо того,  чтобы просто перевариться, начнет бродить у тебя в животе. Паника из-за  серы в вине, мышьяка в курице и ртути в стейке из тунца. Кто-то  мучается ацерофобией и не может есть ничего кислого. Микофобы страдают,  когда их друзья и родственники отправляются в лес по грибы.  Консекоталеофобы никогда не поедут в Гонконг или Саппоро, ведь они  панически боятся палочек для еды. Сидит человек в ресторане, ковыряет  пустой рис с макаронами, отставив подальше солонку и перечницу, и теплой  водой запивает – у него геуматофобия, он боится любой еды с более-менее  ярким вкусом.
    
  И наконец, моя персональная, любимая сарантоподарусародакинофобия*.  Заработал я ее как-то в разгар лета, сидя перед тарелкой с персиками.  Съел один, съел второй. Тянусь к третьему. Разламываю, и как-то легко он  разламывается, вместе с косточкой. А внутри этой косточки – огромная,  непонятно как туда поместившаяся сороконожка, с бешеной скоростью  нарезающая круги, уткнувшись носом себе в хвост. Как сороконожка попала в  персиковую косточку, как жила там, в тесноте, темноте и безо всякой  еды, почему вдруг очнулась и, главное, почему не бросилась жрать  доставшийся ей сочный персик (я-то, понятно, к нему не притронулся), а  продолжила вращаться внутри половинки косточки – загадка. Но о свежих  персиках я теперь даже думать не могу.
    
  Все это, в общем, не причина посыпать себе голову пеплом. Фобии могут  сослужить отличную службу. Как минимум не дадут вам объедаться  и напиваться, как Элвис Пресли. Соберетесь в очередной, возможно,  четвертый подряд вечер в одиночестве выпить на кухне две бутылки  крепкого – включайте «Москва–Петушки», документальный фильм польского  режиссера Павла Павликовского про Венедикта Ерофеева, запивающего в  кадре водку чем-то мутным из банки, и про его друзей, развлекающихся  примерно тем же в обоих конечных пунктах маршрута. Сюжет и типажи,  думаю, вы примерно представляете, антураж, в котором герои существовали в  осенне-зимне-весенней слякоти 1989 года, – тоже. Но уверяю, что в  реальности все куда ярче и насыщеннее. Мощнейший всплеск фобии к  алкоголю и беспутному образу жизни, а также филии к физкультуре  и обезжиренному творогу я вам гарантирую. По мере необходимости можете  повторять просмотр два-три раза в месяц – в зависимости от того,  насколько мощную реакцию вам надо вызвать.
 
      
    Фобии могут сослужить отличную службу. Как минимум не дадут вам объедаться и напиваться, как Элвис Пресли.      
    
    
  Можно, наоборот, пересиливать фобию, тренируя силу воли. Просыпаетесь  утром, идете на кухню, а на столе уже ждет персик – положили его туда  с вечера, чтобы согрелся после холодильника, а вероятная сороконожка  проснулась и взбодрилась. Приступаете к психотерапии: десять напряженных  секунд, пока вы разламываете персик, обливаетесь соком и ждете, прыгнет  на вас членистоногий монстр или все, как и вчера, пройдет тихо.  Персиковая рулетка. Через пару недель максимум нервы у вас – как  арматура.
    
  Какую-нибудь достаточно элегантную фобию можно использовать для  придания особого шарма вашему образу. Сороконожки в персиках и водка  с банками тут, конечно, не годятся, нужно что-то более изысканное.  Воспитайте в себе, к примеру, стойкую неприязнь к пузырькам и на приемах  требуйте шампанского, взбитого специальным венчиком – можете даже  носить его с собой в сафьяновом футляре. Можно еще бояться рыбьих глаз  и, накрыв ладонью голову форели в тарелке соседки, свести с ней приятное  знакомство.
    
  Ну и наконец, на фобиях можно заработать приличное количество денег.  Мало жира, много жира, глютен, сахар – всем этим жупелам посвящены сотни  книг, статей, фильмов и пламенных выступлений, принесших своим  создателям ощутимую материальную выгоду. Все они публике уже изрядно  надоели, ей хочется чего-то нового, не менее страшного. Возможно, это  ваш шанс. Дерзайте.
*Cарантоподарусародакинофобия – придуманный автором псевдомедицинский термин, состоящий из слов «сороконожка», «персик» и «ужас».